Сегодня в Музее Москвы открывается мультимедийная выставка "Спасители", посвящённая холокосту Экспозиция, подготовленная Российским еврейским конгрессом при поддержке правительства Москвы и фонда Зиминых, поистине уникальна. Она впервые рассказывает обо всех 206 российских праведниках народов мира. Это звание присуждается с 1963 года людям, которые в годы Второй мировой войны, рискуя жизнью, укрывали евреев на оккупированных территориях. Metro передаёт истории тех пяти героев, кто жив по сей день. 2,7 млн граждан СССР стали жертвами холокоста, по оценкам историков. Всего было уничтожено 6 млн евреев, четверть из них – дети. Иван Левчук, 88 лет, живёт в Ульяновске Я жил в селе Голубовка под Житомиром. Однажды мама отправилась на речку стирать. Глядит – идёт мальчик, прячась за кустиками. Всю его семью расстреляли, и мама позвала его домой покормить. Так Яша остался у нас. Как-то он пас с нами корову, подъезжают два полицая: "Ты еврей?" А Яша был носатенький. "Нет, – говорит, прикрывая нос рукой. – Я местный, спросите ребят". Мы подтвердили. Один приказывает: "Снимай штаны!" На счастье, подошла моя тётка: "Что ж вы, ироды, детей пугаете!" Те махнули рукой и уехали. Потом к нам попросились ещё два еврея – портной и закройщик кожи. Специально для них мы соорудили шалаш в глубине сарая. Когда немцы оставили у нас свой обоз, я несколько дней поил лошадей, убирал навоз – никто не догадался, что рядом скрываются люди. Так и жили – четверо нас и трое евреев. Питались картошкой, тыквой, свёклой. Другой еды ни у кого не было.
Иван Левчук. Предоставлено Российским еврейским конгрессом, Василий Кузьмичёнок Фото:
Тамара Романова, 96 лет, живёт в Санкт-Петербурге За год до войны мы переехали в Житомир. В школе учительница посадила меня на вторую парту рядом с Кларочкой Штейнберг. Через пару дней после того, как немцы вошли в город, Клара с мамой пришли к нам домой и объяснили, что не могут оставаться на старом месте. Они начали у нас жить. Когда мы видели, что к нам идут немцы, мы с Кларочкой бежали в огород и ползали на животе между кукурузными грядками, или лезли на чердак и прятались за дымоходной трубой, или удирали через дырку в заборе на толевый завод. Однажды мама успела забежать на кухню и намазать себе грязной картофелиной лицо. Стала с виду серая, больная. Немец испугался её больного вида и ушёл. В другой раз мы пролезли в ржавую цистерну из-под бензина, прижались к стенке. Слышим шаги. Немец стоит, озирается, а затем стреляет прямо в цистерну. Слава богу, живы остались.
Тамара Романова. Предоставлено Российским еврейским конгрессом, Василий Кузьмичёнок Фото:
Мария Теребилова, 92 года, живёт в Сураже Шхина Долгинов, лавочник из деревни Сураж, был ровесником моих родителей, 1888 года рождения. Когда началась оккупация, во двор согнали шестьсот человек. Шхина, пришедший с женой и полуторагодовалой дочерью, в суматохе заполз под крыльцо сарая. Всех расстреляли. Три ночи Шхина приходил на могилу в надежде, что кто-то из близких выжил. Потом он подался в Княж, где жили мы, упал на порог, обхватил ноги моей мамы. Так и жил у нас два года. Ховали его летом на чердаке, зимой – в подполе. Он никуда не выходил, при надобности передавали Шхине судно, которое потом украдкой мыли. Однажды немцы застрелили нашу последнюю свинью, а потом к дому направились. Я отдала им яйца, запас курятины, открыла сундуки с одеждой и даже подпол. А Шхина в подполе за мешками с картошкой скрючился и поместился в такую щель, куда и пятилетний ребёнок с трудом бы влез.
Мария Теребилова. Предоставлено Российским еврейским конгрессом, Василий Кузьмичёнок Фото:
Михаил Зирченко, 91 год, живёт в Ростове-на-Дону Немцы оккупировали наше украинское село Благодатное в августе 1941 года. Евреев в селе было 32 человека, все беженцы. Отец, работавший в колхозе бухгалтером, узнал, что готовится облава. Я с детства хорошо рисовал, и отец сказал: "Давай попробуем подделать метрики". Он писал справки, а я занимался печатями. Вырезал их из сырого картофеля, мазал яйцом или водой. Трижды тренировался на черновике, а затем уже делал всё "подчистую". Мы давали взрослым новые имена и национальности: "Алексей" вместо "Авраама" и "русский" вместо "еврея". За два дня сделали все справки, а черновики уничтожили. Получилось у нас много татар, русские и украинцы. Через день немцы несколько часов подряд допрашивали отца. На все вопросы он отвечал спокойно, чётко, и все беженцы остались целы и невредимы. Домой отец пришёл с лицом белым как стена. Еле вырвались от смерти.
Михаил Зирченко. Предоставлено Российским еврейским конгрессом, Василий Кузьмичёнок Фото:
Игорь Полугородник, 91 год, живёт в Таганроге У нас в Мариуполе, в глубине двора, в отдельном доме, жила еврейская семья из 13 человек. Среди них был 17-летний Семён Воин. Немцы, заняв город, повели его на расстрел вместе с семьёй. 12 человек погибли, выжил он один. Выбравшись из могилы, Семён надел на себя одежду, дождался конца комендантского часа и закоулками пробрался к нам. Его собственный дом был закрыт и опечатан, на нём висело объявление о том, что за мародёрство в еврейских квартирах – расстрел. А наш был расположен очень удачно, изолированно, тут жили исключительно наши родственники. Четыре-пять семей помогали друг другу, а теперь и Семёну. О страхе мы не думали. Потом на стенах расклеили листовки: тем, кто укрывает евреев, грозит немедленная расправа. Семён решил пробираться к линии фронта, был схвачен немецким патрулём, бежал и по берегу Дона добрался до советских войск.
Игорь Полугородник. Предоставлено Российским еврейским конгрессом, Василий Кузьмичёнок Фото:
Свежие комментарии